Неточные совпадения
— Вы согласны с тем, что поворот интеллигенции к
религиозному мышлению освобождает ее из тумана
философии Гегеля и Маркса, делает более патриотичной и что это заслуга Мережковского?
Книжники за спиною Самгина искали и находили сходство между «Многообразием
религиозного опыта» Джемса и «
Философией мистики» Дюпреля. У рояля сердился знаменитый адвокат...
Но слова о ничтожестве человека пред грозной силой природы, пред законом смерти не портили настроение Самгина, он знал, что эти слова меньше всего мешают жить их авторам, если авторы физически здоровы. Он знал, что Артур Шопенгауэр, прожив 72 года и доказав, что пессимизм есть основа
религиозного настроения, умер в счастливом убеждении, что его не очень веселая
философия о мире, как «призраке мозга», является «лучшим созданием XIX века».
В основании
философии, которая принадлежит царству Духа, а не царству Кесаря, лежит пережитый духовно-религиозный опыт, а не только опыт Кьеркегора и Ницше, как хочет Ясперс.
Можно установить следующие
религиозные черты марксизма: строгая догматическая система, несмотря на практическую гибкость, разделение на ортодоксию и ересь, неизменяемость
философии науки, священное писание Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, которое может быть истолковываемо, но не подвергнуто сомнению; разделение мира на две части — верующих — верных и неверующих — неверных; иерархически организованная коммунистическая церковь с директивами сверху; перенесение совести на высший орган коммунистической партии, на собор; тоталитаризм, свойственный лишь религиям; фанатизм верующих; отлучение и расстрел еретиков; недопущение секуляризации внутри коллектива верующих; признание первородного греха (эксплуатации).
Для осуществления социальной правды, для уничтожения эксплуатации человека человеком, для создания бесклассового общества совсем не нужно свободного творчества,
философии и эстетических ценностей, вредна
религиозная и мистическая настроенность, противоречит цели социальной революции аристократическое понимание духовной культуры.
Оттого у Петра Васильевича и не было, как у его брата, рядом с православием и славянизмом, стремления к какой-то гуманно-религиозной
философии, в которую разрешалось его неверие к настоящему.
Я не знал авторитета в семье, не знал авторитета в учебном заведении, не знал авторитета в моих занятиях
философией и в особенности не знал авторитета в
религиозной жизни.
Воинствующий атеист будет таким и в своей
философии:
философия, в сущности, всегда была
религиозной или в положительном, или в отрицательном смысле.
У меня всегда была большая чуткость ко всем направлениям и системам мысли, особенно к тоталитарным, способность вживаться в них. Я с большой чуткостью мог вжиться в толстовство, буддизм, кантианство, марксизм, ницшеанство, штейнерианство, томизм, германскую мистику,
религиозную ортодоксию, экзистенциальную
философию, но я ни с чем не мог слиться и оставался самим собой.
Я был первым и до сих пор остаюсь практически единственным человеком, который обнаружил эту главную ошибку современной
философии; я показал, что все философы (за исключением Лейбница), начиная с Декарта и его последователя Спинозы, исходили из принципа разрушения и революции в отношении
религиозной жизни, из принципа, который в области политики породил конституционный принцип; я показал, что кардинальная реформа невозможна, если только она не будет проходить и в
философии и в политике.
Хомяков утверждает зависимость
философии от
религиозного опыта.
Философия совсем не ставилась в зависимость от богословия и от церковного авторитета, она была свободна, но внутренне зависела от
религиозного опыта.
Это прежде всего
религиозное беспокойство и
религиозное искание, это — постоянный переход в
философии за границы философского познания, в поэзии — за границы искусства, в политике — за границы политики в направлении эсхатологической перспективы.
Увлечение Гегелем носило характер
религиозного увлечения, и от гегелевской
философии ждали даже разрешения судеб православной церкви.
Россия пережила расцвет поэзии и
философии, пережила напряженные
религиозные искания, мистические и оккультные настроения.
У Хомякова
философия настолько зависит от
религиозного опыта как первичного, что он даже говорит о зависимости философского познания от верования в Св.
В России в начале века
философия, которая очень процветала, приобретала
религиозный характер, и исповедание веры обосновывалось философски.
Но в Ницше воспринято было не то, о чем больше всего писали о нем на Западе, не близость его к биологической
философии, не борьба за аристократическую расу и культуру, не воля к могуществу, а
религиозная тема.
Философия, восстановившая свое жизненное,
религиозное питание, и будет
философия свободная; то будет освобождением, а не порабощением
философии.
Но свободно должна сознать
философия, что служить истине она может лишь тогда, когда будет иметь
религиозное питание, когда «опыт» ее будет обширнее и глубже того, которым пользуется рационализм, позитивизм и критицизм.
Философия не может и не должна быть богословской апологетикой, она открывает истину, но открыть ее в силах лишь тогда, когда посвящена в тайны
религиозной жизни, когда приобщена к пути истины.
Острота проблемы, перед которой мы стоим, совсем не в том, должна или не должна
философия быть автономной и свободной (конечно, должна быть автономной и свободной); острота проблемы в том, должна ли автономная и свободная
философия сознать свободно необходимость
религиозного питания,
религиозной полноты опыта.
Вновь обрести утерянный Логос
философия может лишь путем посвящения в тайны
религиозной жизни, лишь приобщением к жизни Логоса приобретается он как орган познания.
Философия должна сознательно преодолеть рационализм, отказаться от самодовольства и по-новому сделаться функцией
религиозной жизни; мышление должно стать органической функцией жизни, субъект — воссоединиться с своими бытийственными корнями.
Древнее питание
философии было питание
религиозное.
Философия не должна иметь
религиозной тенденции, упаси Боже; тенденция в
философии так же плоха, как и в искусстве.
Так, напр., гениальный Иоанн Скотт Эригена многое предвосхитил в
философии Шеллинга и Гегеля.] чем с новейшей, новая общественность — с теократией, новая
религиозная жизнь будет как бы восстановлением средневековья, но освобожденного от дуализма, переведшего томление в реальность.
Философия, которая будет искать своей пищи в
религиозном опыте, не только не будет схоластикой, но именно она будет противоположна всякой схоластике.
Свободная
философия есть
философия религиозная,
философия интуитивная,
философия сынов, а не пасынков.
И наука, и
философия подводят к великой тайне; но та лишь
философия хороша, которая проходит путь до последней тайны, раскрывающейся в
религиозной жизни, в мистическом опыте.
Философия должна быть органической функцией
религиозной жизни, а не прислужницей теологии — это разница огромная.
Но думаю, что этот новый путь не может быть отвлеченным, он органический, он соединит знание с верой, сделает
философию сознательно
религиозной.
Философия может быть лишь органической функцией
религиозной жизни.
Библия является конкретно-религиозным источником для
философии грехопадения.
И радикальна сейчас не гносеологическая критика
философии, ее задач и ее компетенции, а критика
религиозная, воистину предшествующая всякому философскому познанию и воистину главенствующая над ним.
И наука, и
философия должны подчиниться свету
религиозной веры не для упразднения своих истин, а для просветления этих истин в полноте знания и жизни.
Формулирую
религиозные предпосылки
философии истории.
Полнота живого опыта дана лишь в мистическом восприятии; без
религиозного питания, без непосредственной интуиции
философия чахнет и превращается в паразита.
— С великим удовольствием! — произнес, слегка улыбнувшись, Мартын Степаныч. — Мистицизм есть известного рода философско-религиозное учение, в котором поэтому два элемента: своя
философия и свое вероучение.
Таким образом, например,
философия Сократа и комедии Аристофана в отношении к
религиозному учению греков служат выражением одной и той же общей идеи — разрушения древних верований; но вовсе нет надобности думать, что Аристофан задавал себе именно эту цель для своих комедий: она достигается у него просто картиною греческих нравов того времени.
Это было поэтико-религиозное начало
философии истории; оно очевидно лежало в христианстве, но долго не понимали его; не более, как век тому назад, человечество подумало и в самом деле стало спрашивать отчета в своей жизни, провидя, что оно недаром идет и что биография его имеет глубокий и единый всесвязывающий смысл.
— А я, как видишь, стала
религиозной, — сказала она. — Знаешь, я теперь занимаюсь
философией и все думаю, думаю… И для меня теперь многое стало ясно как день. Прежде всего надо, мне кажется, чтобы вся жизнь проходила как сквозь призму.
С 1848 года стали понимать, что ни окостенелое римское право, ни хитрая казуистика, ни тощая деистическая
философия, ни бесплодный
религиозный рационализм не в силах отодвинуть совершение судеб общества.
Это маскируется благодаря бесспорной личной религиозности и
религиозному темпераменту Шлейермахера, который сам, несомненно,
религиознее своей
философии, представляющей собой (подобно якобиевскому учению о вере) просто pis aller [Вынужденная замена того, что является недоступным; неизбежное зло (фр.).], попытку спасти древнее благочестие от натиска рационализма и критицизма.
Христианская
философия есть философствование христиан, которые стремятся философски осознать свое
религиозное бытие, подобно тому как и всякая
философия есть
философия кого-нибудь и о чем-нибудь, а «
философия вообще» есть призрак и предрассудок, гегелевский фантом [Подробнее проблему соотношения «
философии вообще» и «
философии о чем-нибудь» Булгаков развивает в «
Философии хозяйства» (М., 1990.
Философия должна сознательно считаться в построениях своих с исходными антиномиями
религиозного самосознания — в этом состоит
религиозная «критика разума».
Напротив, нельзя сказать то же самое о
философии Плотина, в этом решительном пункте действительно отличающейся двойственностью и нерешительностью; благодаря этому она одинаково могла оказать бесспорное и глубокое влияние на христианское богословие (в частности, и на Ареопагита), а вместе с тем явиться сильным оружием в философском арсенале
религиозного монизма.
Потому-то «чистая»
философия, притязающая на решающий голос и в вопросах
религиозного сознания, столь естественно приходит к отрицанию ипостасности Божества, видя в ней лишь недозволительный антропоморфизм или психологизм (наиболее воинствующими здесь являются представители «
философии бессознательного» — Гартман и Древе [Вот какими аргументами возражает Древе против личного характера Божества: «Индивидом дух называется в· конечной своей ограниченности и определимости материальным организмом…
Ему остается чужда духовная ограниченность позитивизма, то миродовольство, которым отравлены и
философия, и наука, — оно чувствует себя залетным гостем, вестником из иного мира, и составляет наиболее
религиозный элемент внерелигиозной культуры.